«Чернобыльская молитва» и Нобелевская премия

 

Гринпис поздравляет писателя Светлану Алексиевич с Нобелевской премией по литературе. Среди ее книг — «Чернобыльская молитва», документальная проза о крупнейшей экологической катастрофе в истории человечества.  Мы уверены, что эту книгу  должен прочесть каждый.

«Чернобыльская молитва» — это пронзительный документ, свидетельства многочисленных очевидцев и жертв аварии, сельских жителей, переселенцев, ликвидаторов. Светлана Алексиевич подчеркивала, что Чернобыль – «самое главное событие двадцатого века», у книги есть подзаголовок — «хроника будущего».

В следующем году чернобыльской трагедии исполнится 30 лет, но она продолжается до сих пор: на огромных территориях «чернобыльского следа» люди собирают грибы и ягоды, охотятся, выращивают радиоактивные овощи, пьют радиоактивное молоко,  с дымом от лесных пожаров радионуклиды вновь попадают в атмосферу. Наиболее пострадали тогда — Белоруссия, Украина и Россия.

Нобелевская премия — это, конечно, повод для гордости, ведь русскоязычному писателю ее присуждают впервые за 28 лет. Мы надеемся, что она станет еще одним поводом прочитать свидетельства жертв аварии и задуматься: хотим ли мы себе такое будущее?

В этом году дым от пожаров в зоне отчуждения Чернобыльской АЭС доходил до Брянской области.

Отрывок из книги Светланы Алексиевич «Чернобыльская молитва»

Одинокий человеческий голос

"Я не знаю, о чем рассказывать... О смерти или о любви? Или это одно и
то же... О чем?
... Мы недавно поженились. Еще ходили по улице и держались за руки,
даже если в магазин шли. Всегда вдвоем. Я говорила ему: "Я тебя люблю". Но я
еще не знала, как я его любила... Не представляла... Жили мы в общежитии
пожарной части, где он служил. На втором этаже. И там еще три молодые семьи,
на всех одна кухня. А внизу, на первом этаже стояли машины. Красные пожарные
машины. Это была его служба. Всегда я в курсе: где он, что с ним? Среди ночи
слышу какой-то шум. Крики. Выглянула в окно. Он увидел меня: "Закрой
форточки и ложись спать. На станции пожар. Я скоро буду".
Самого взрыва я не видела. Только пламя. Все, словно светилось... Все
небо... Высокое пламя. Копоть. Жар страшный. А его все нет и нет. Копоть
оттого, что битум горел, крыша станции была залита битумом. Ходили, потом
вспоминал, как по смоле. Сбивали огонь, а он полз. Поднимался. Сбрасывали
горящий графит ногами... Уехали они без брезентовых костюмов, как были в
одних рубашках, так и уехали. Их не предупредили, их вызвали на обыкновенный
пожар...
Четыре часа... Пять часов... Шесть... В шесть мы с ним собирались ехать
к его родителям. Сажать картошку. От города Припять до деревни Сперижье, где
жили его родители, сорок километров. Сеять, пахать... Его любимые работы...
Мать часто вспоминала, как не хотели они с отцом отпускать его в город, даже
новый дом построили. Забрали в армию. Служил в Москве в пожарных войсках, и
когда вернулся: только в пожарники! Ничего другого не признавал. (Молчит.)
Иногда будто слышу его голос... Живой... Даже фотографии так на меня не
действуют, как голос. Но он никогда меня не зовет. И во сне... Это я его
зову...
Семь часов... В семь часов мне передали, что он в больнице. Я побежала,
но вокруг больницы уже стояла кольцом милиция, никого не пускали. Одни
машины "Скорой помощи" заезжали. Милиционеры кричали: машины зашкаливают, не
приближайтесь. Не одна я, все жены прибежали, все, у кого мужья в эту ночь
оказались на станции. Я бросилась искать свою знакомую, она работала врачом
в этой больнице. Схватила ее за халат, когда она выходила из машины:
"Пропусти меня!" -- "Не могу! С ним плохо. С ними со всеми плохо". Держу ее:
"Только посмотреть". "Ладно, -- говорит, -- тогда бежим. На
пятнадцать--двадцать минут". Я увидела его... Отекший весь, опухший... Глаз
почти нет... "Надо молока. Много молока! -- сказала мне знакомая. -- Чтобы
они выпили хотя бы по три литра". -- "Но он не пьет молоко". -- "Сейчас
будет пить". Многие врачи, медсестры, особенно санитарки этой больницы через
какое-то время заболеют. Умрут. Но никто тогда этого не знал...
В десять утра умер оператор Шишенок... Он умер первым... В первый
день... Мы узнали, что под развалинами остался второй -- Валера Ходемчук.
Так его и не достали. Забетонировали. Но мы еще не знали, что они все --
первые.

Data: 08.10.2015
Fonte: www.greenpeace.org/russia